Между столов, заставленных пирожками и бутербродами, бегают студенты РУДН (белый верх, черный низ). Одна из студенток кричит, чтобы на стол вместо пирожков с капустой поставили пирожки с говядиной. За стол садится писатель Валентин Распутин. К нему подходит поэт Евгений Евтушенко. Они обнимаются и целуются. Литераторам тут явно нравится; один восклицает: «Вот это да!» — другой приговаривает: «Ишь ты, ишь ты, ишь ты».

В столовую заходит настоятель Сретенского храма Тихон Шевкунов, которого называют духовником Владимира Путина. Сотрудники администрации провожают его в обеденную для специальных гостей, куда помимо Шевкунова устремляются Станислав Говорухин и Сергей Соловьев. Туда же идут потомки и члены семей писателей, от имени которых рассылали приглашения на собрание, — Михаил Лермонтов, Дмитрий Достоевский, Наталья Солженицына, Александр Шолохов, Елена Пастернак, Владимир Толстой.

Сотрудница администрации, кричавшая про «идиотскую очередь», ищет в гугле на своем айпэде, «в каком цвете встречать новый год 2014». Двое писателей спорят. «Ты что, поддерживаешь диссидентов? Ответь — да или нет!» — «Нельзя сказать так». — «Можно. Подумай».

Пока все ждут Путина, на своем месте с коллегами ворчит писатель Герман Садулаев: «У нас везде западные фильмы, в кинотеатрах западные фильмы, по телевизору западные, везде американофилия. Где же фильмы о покорителях Сибири?»

О «болотном деле» рассуждает и писатель Сергей Шаргунов. «Хочу сказать про тех, кого называют узниками "болотного дела", — говорит Шаргунов, по залу проносится «у-у-у». — «Он литератор? — усмехается Путин. — Музам служит, а с головой не дружит?

— У нас же ничего не жгли! — кричат из зала.

— И слава богу! — продолжает Путин. — И слава богу! Хочу сказать, что у нас не хватают за суждения и мысли. Государство не должно быть жестоким. Никого не сажают за политические взгляды. Этого мы никогда не допустим. Мы не вернемся к Даниэлю-Синявскому.

— Можно по поводу каторги пару слов? — неожиданно вступает Дмитрий Достоевский. — Я пробежал по жизни Федора Михайловича в Сибири. Он преступил закон и получил по праву четыре года. И мы получили человека, возросшего во много раз. Получили гения. Каторга — серьезное горнило. Если эти люди (вероятно, имеются в виду «болотные узники» — прим. «Ленты.ру») пройдут каторгу и тоже станут гениями, то будет хорошо.

Раздаются аплодисменты.

К сцене выбегает поэт Андрей Дементьев и читает в микрофон стихи: «20 лет исполнилось России, / До чего отчизна молода, / Но откуда мудрость в ней и сила, / Если так малы ее года? / Я наивно думал, что Россия — / Это очень древняя страна. / Были у нее свои мессии, / И была великая война /». И еще: «Жили на ее земле когда-то / Пушкин, Достоевский и Толстой, / Но забыли умники про даты, / Те года оставив за чертой. / Не вписалось прошлое в айподы, / Не вместилась память в интернет». И прочее.

Путин слушает еще несколько благодарственных речей, зачитывает лермонтовское «Люблю отчизну я, но странною любовью» — и убегает со сцены. Достоевский спешит за ним.

Репортаж с Российского литературного собрания (в сокращении)