Мы все живем в высокоорганизованном мире. Каждый из людей одновременно существует в нескольких различных организационных пространствах, в нескольких различных организациях, начиная от современного мирового прото-государства и заканчивая собственной семьей. Тенденции развития мира во многом проявляются в тенденциях развития организации.

Культура как оружие

Что происходит с современной организацией? Одна их характерных черт современной организации, если ее сравнивать, например, с организацией начала ХХ или даже второй половины ХХ века, заключается в существенном ослаблении «жесткости».

В организации условно можно выделить несколько составляющих (например, в модели 7S их семь: структуры и системы власти, стратегия развития, состав работников, сумма навыков, стиль, совместные ценности), часть которых является «жесткими» (hard), а часть «мягкими» (soft). «Жесткость-мягкость» определяется уровнем использования формальной административной власти, не обязательно прямого использования, возможно, и опосредованного, например, через информационные системы.

Уже стало общепринятой точкой зрения утверждение о том, что формальные властные полномочия не играют определяющей роли, их эффективность существенно снизилась. На первый план выходят «мягкие» составляющие организации, и в первую очередь культура (которая объединяет совместные ценности, стиль и то, что можно было бы назвать организационной текстурой, от слова «текст»).

Данная тенденция проявляет себя и в экономике, и в политике. Жесткое регулирование и администрирование уже не приносят своих плодов. Огромное количество неудачных проектов с применением американской военной силы тому яркие примеры. Тупое бушевание Америки действует ей только во вред. Ничего, кроме хаоса и бардака, оно установить не может. И это происходит потому, что современные социальные организации (даже в убитой Африке и Ираке) уже более сложны, нежели простое военное воздействие.

Политика в традиционном, подавляющем смысле сегодня все чаще дает сбои. Но кроме этого наметилось ослабление и экономических способов управления. Пришедшая на смену геополитике геоэкономика уже также сдает свои позиции. Современные организации требуют еще более «мягких» методов воздействия. Будущее доминирование в мире будет зависеть от культурного доминирования.

И в этом ключе перспективы развития России видятся потрясающими. Проиграв в холодной войне, Россия парадоксальным образом победила, так как осталась без сильной политики и экономики, но зато весь ее культурный багаж, накопленный за тысячелетия истории, может стать решающим фактором в предстоящей геокультурной конкуренции. Напротив - США, победив Советы, проиграли, так как стали заложниками методов и средств, приведших их к победе, но ведущих их сейчас не к следующей победе, а к окончательной дискредитации американского образа жизни. Они думают, что Рейган победил Советы с помощью политической и экономической мощи, дипломатии и разведки. На самом деле победителями Советов были Сева Новгородцев и джинсы Ливайс, которые создали миф об Америке, миф настолько сильный, что он смог победить реальное государство.

Россия может стать величайшей культурной империей, но для этого ей необходимо отказаться от рудиментов империи военно-государственной, только отталкивающих ее в прошлое, и осуществить культурную революцию, не имеющую никакого отношения ни к Швыдкому, ни к дедушке Мао. Нашу культуру необходимо превратить в глобальную политическую силу, в сверхпопулярную статью мирового экспорта, в миф, товар, ценность, стиль одновременно. Русская культура с ее вечным поиском «высшей правды» и «всечеловечностью» способна и обязана занять первое место в будущей системе «мягкого», культурного управления мирозданием.

Но для этого, прежде всего, она сама нуждается в серьезном «апгрейде»: во-первых, русская культура не должна зацикливаться на архаической «классике», но свободно транслировать свои смыслы в актуальных культурных контекстах. Во-вторых, для адекватного освоения принципиально децентрализованного культурного пространства постмодерна русская культура также должна избавиться от деления на «центральную» и «провинциальную», и превратиться в ризоматическую, многополярную сеть, соединяющую уникальные идентичности всех русских земель, подавленные в эпоху централизованного модерна.

Однако при власти пресловутой «трубы» это принципиально невозможно - сквозь нее вся реальность видится сугубо экономически, а политика сводится к охранительному великодержавию. Возможно ли здесь появление сил новой культурной эпохи? 

Если вспомнить эпоху упадка Римской империи, можно увидеть множество аналогий. Политический хаос в самом Риме только дестабилизировал общее мироустройство и приближал всеобщий конец. Мир держался исключительно общей римо-эллинистической культурой. В рамках той системы зародилось, набрало потенциал и стало реальной, в первую очередь культурной, а затем и политической, и экономической, и военной и прочей силой христианство. Оно не обладало ни одним солдатом, ни одной акцией крупной корпорации, ни одним голосом в римском парламенте, но в силу использования «мягких» организационных инструментов именно христианские институты определили будущее развитие мира.

(Чтобы некоторые не обольщались: нынешнее, обладающее всеми этими статусами христианство превратилось в обратную, консервативную силу...) 

Эпоха творцов

Первая половина ХХ века однозначно поставила во главу угла административные способности. Рынок был определен, оптимизация массового производства достигалась исключительно за счет делового администрирования. От людей требовалась четкость при отдаче и выполнении распоряжений, прозрачность контроля. Это эпоха operative. Эффективность организации определялась эффективностью оперативной деятельности.

Неопределенность рынка стала возрастать после Второй мировой войны. Оказалось недостаточным просто отдавать понятные приказы и оптимизировать их выполнение. В экономическую (да и политическую) систему вторгся потребитель. Массовое производство стало мучительно и долго умирать. На первый план стал выходить не просто администратор, а стратег, умеющий определять движение своей компании в бурной стихии рынка. Это эпоха руководителя-стратега, руководителя-маркетолога, это эпоха executive.

В начале XXI века массовое производство все-таки умерло, на смену ему пришла массовая кастомизация, единое рыночное пространство стало фрагментированным на тысячи ниш, которые создаются и исчезают вместе с товаром. «Валовое» материальное производство отброшено на задворки развития. 75% мировой экономики составляют услуги. Нематериальное производство неумолимо движется в сторону виртуализации, в сторону экономики образов, текстов, символов.

Уже в настоящее время крупнейшие корпорации мира в качестве основных активов имеют нематериальные активы. Корпорация Coca-Cola взвешена, оценена экспертами и признана состоящей на 85% из нематериальных активов, из которых 60% приходится на совершенно неосязаемое - «good will». Корпорация Oracle состоит из 90% из нематериальных активов. И не надо быть оракулом, чтобы предсказать дальнейшее повышение доли нематериальных активов и нематериального производства в экономике.

В таких условиях на первый план выходят не столько стратегические способности, предполагающие умение двигаться в изменчивом пространстве, а творческие - способности создавать новое пространство (политическое, экономическое, культурное, географическое). Мы вступили в эпоху creative. Вслед за революциями интеллектуалов и менеджеров происходит креативная революция. Творческий ресурс становится востребован во всех сферах жизни, начиная с продвижения на рынок апельсинов и заканчивая использованием политических технологий для реализации проекта мировой революции. Мир бизнеса очень чутко реагирует на это. Аналитики отмечают, что за последние 7 лет процент топ-руководителей, имеющих степени и образование в Arts, вырос на 200%. Кадровые агентства открывают свои career centers при гуманитарных университетах. MBA уже сегодня потерял свой олимпийский блеск. В самое ближайшее время корпорациями будут управлять не администраторы, не стратеги, но творцы. Наступает эпоха креатократии.